Репрессии в отношении мусульманского духовенства. Часть 6
В условиях тотального давления со стороны властей к тридцатому году среди мусульманских служителей культа наметилась устойчивая тенденция к выезду за пределы Татарии. В основном поток вынужденных мигрантов был направлен в Среднюю Азию, т.к. о выезде за границу нельзя было и думать. Мулла деревни Смакорса Чурилинской волости Сабир Ахметзянов, видя безвыходное положение сказал: «Теперь я понял, в Тат.республике существовать нам не дадут. Кончать жизнь самоубийством – дурное дело. Оставлю семью и уеду».
В циркуляре ТатОГПУ отмечалось, что «…большое количество мулл, отрекшихся от сана, выезжают в Туркестан, Среднюю Азию, якобы для выезда в Турцию и Афганистан». Всем уполномоченным ОГПУ предписывалось: «Вести строгий учет мулл, намеревающихся выехать из Татарии в восточные окраины и выявлять их связи с заграницей».
К числу мулл активно будировавших тему отъезда в Чистопольском кантоне были Гали Мустафин из деревни Марас и Мухамет Богданов из Ниж. Тат. Ждан. К этому времени среди сотен, покинувших родину, выехали в Среднюю Азию мулла Кашафутдин Тагиров из поселка Иркень, Харрис Фахрутдинов из деревни Кзыл Сукаче, а также Габдулла Гатауллин из деревни Каракашлы Буинского кантона.
В мае 1929 года муллы Вафа Рахматуллин из деревни Арбаш, Сафин Абдулахат из деревни Пускань, Абдуллин и Юсупов из деревни Улояз Мамадышского кантона, посовещавшись между собой, командировали Юсупова для выяснения обстановки в Среднюю Азию. Все они были многодетны, у каждого было не менее семи детей. Но уполномоченные ОГПУ уже получали сигналы. Так секретарь Балтасинского волкома ВКП(б) Мухаметкулов информировал уполномоченного в Арске о выезде из волости четырех мулл с указанием принять соответствующие меры. Не случайно мулла из деревни Балтаси Сабир Сагадаеев обнаружил за собой наблюдение в Ташкенте в 1930 году. Даже отъезд в город Казань воспринимался как проступок, требующий наблюдения ОГПУ, которое зафиксировало, что мулла деревни Хасаншаих уехал в 1930 году в Казань. К служителям культа, выехавшим из мест постоянного проживания стола применяться казенное выражение: «Уклоняющийся от обложения налогом». Но и в Казани ситуация была не лучше.
Вмешательство органов ОГПУ во внутриконфессиональную жизнь приобретало настолько открытые формы, что вызывало даже возражения со стороны прокурорских работников. Наиболее ярко это проявилось при выполнении местными уполномоченными циркуляра Тат ОГПУ по изъятию свидетельств ДУМЕС, выдаваемого вновь избранным членам мухтасибтов. В 1928 году было изготовлено 20000 таких свидетельств. Начальнику ТатОГПУ Николаеву не понравилась в удостоверении фраза, которая обязывала членов руководящих органов мусульманских общин «добросовестно исполнять свои обязанности». Он издает циркуляр, в котором предписывает подчиненным на местах принимать меры по недопущению распространения свидетельств или, в крайнем случае, пресекать попытки выдачи этих удостоверений официально, привязывая к этому статью № 125 уголовного кодекса от 1926 года.
Уполномоченный Тат ОГПУ Хвостов сообщал об изъятии в Агрызском мухтасибате 64 удостоверений из 180 экземпляров, полученных мухтасибатом. Помощник прокурора по Спаскому кантону Маланин в своем уведомлении уполномоченному Тат ОГПУ Лобанову информировал: «Выдача мухтасибом Спасского кантона членам матавлиата свидетельств религиозного значения не может рассматриваться, как действие незаконное, тем более что свидетельство выдано на основании Устава ДУМЕС, утвержденного компетентными органами советской власти». ТатОГПУ, видя незаконность в изъятии свидетельств, предписывает своим уполномоченным: «…отбирать уже выданные свидетельства не следует, а надлежит лишь ограничиться запрещением распространения таковых в будущем».
Первого апреля 1931 года в деревне Степное озеро Октябрьского района оперативный работник Ландышев с милицией изъял у местного муллы религиозные книги и сжег их. Среди жителей возник стихийный протест, вылившийся в митинг. После долгих увещеваний со стороны уполномоченного РИКа В.Генидуллина население успокоилось, но было принято решение обратиться с жалобой в ЦДУ. Но что могло сделать руководство Духовного управления? Оно само находилось под мощным прессом репрессивных мер правительства.
Большевики проявляли большой интерес и к имуществу казанских мусульман. 10 сентебря 1925 года нарком иностранных дел Григорий Чичерин направил в Совнарком Татарской республики письмо, в котором он просил выяснить какое имущество, находящееся в «…районе святых мест», принадлежало казанским мусульманам. В Москву пошла депеша, в которой сообщалось, что в Медине была так называемая Казанская мечеть, казанское медресе, вакуфные лавки и склады братьев Дебердеевых, другие сооружения. В Мекке находилось текке «Мурат эфенди» и «Низамутдин эфенди», другие здания. Сообщалось также и об имуществе в Стамбуле.
Ровель Кашапов
