Россия в Северной Африке: капитализация успеха
Северная Африка никогда не находилась в центре российских внешнеполитических интересов. Отношение к этому региону, начиная по меньшей мере с XIX в. или даже с конца XVIII в., определялось его географической удаленностью с одной стороны и включенностью как в ближневосточную, так и в средиземноморскую подсистемы международных отношений с другой.
Будучи частью Османской империи, «арабского отечества» арабских националистов, расширенного Ближнего Востока, Северная Африка рассматривалась Москвой как пусть и своеобразное, но продолжение Западной Азии. Сюда транслировались изначально связанные скорее с Машриком представления о закономерностях социально-политического развития, потенциальных возможностях сотрудничества, вызовах и угрозах, исходящих из региона. Соответственно, и политика в отношении Северной Африки для СССР, а затем и для России становилась продолжением ближневосточной.
Вместе с тем Северная Африка может рассматриваться и как южное Средиземноморье — партнер и антипод Средиземноморья северного, превращаясь в фактор отношений Москвы с государствами Европы и Евросоюзом.
Военно-политические успехи, достигнутые Москвой в Сирии, постепенная если не стабилизация, то «рутинизация» ситуации на Ближнем Востоке при сохраняющейся негативной динамике отношений России с Западом заставляют Кремль сегодня обращать все большее внимание на Северную Африку. В ближневосточном контексте она превращается в пространство капитализации успехов, достигнутых в восточной части региона, в средиземноморском — может стать рычагом давления на Европу.
На нее распространяется как общая секьюритизация ближневосточной политики России, так и характерное для нее стремление выстраивать сложные балансы, развивая отношения со всеми региональными игроками. Оставив в стороне раздираемую междоусобицами Ливию, рассмотрим отношения с четырьмя остальными странами субрегиона — Египтом, Алжиром, Марокко и Тунисом.
Модель отношений с Египтом
Египет — страна, отношения с которой стали своеобразной моделью для всей ближневосточной политики Москвы последних лет. Осторожность, неспешность, стремление к диверсификации контактов, нежелание «сжигать мосты», готовность работать с практически любыми силами при понимании хрупкости текущей ситуации — все это определило специфический стиль российской дипломатии.
Сначала, несмотря на приход к власти в стране «Братьев-мусульман», российские власти словно запамятовали вычеркнуть движение из списка экстремистских. Это досадное обстоятельство, однако, не помешало президенту В. Путину в 2013 г. дважды встретиться с его египетским коллегой Мухаммедом Мурси. Однако после прихода к власти А. ас-Сиси летом того же года это же обстоятельство стало основой для сближения двух стран — египетское руководство, разочарованное в спешно поддержавших «Братьев-мусульман» и теперь оказавшихся в растерянности США, стремилось найти новых внерегиональных партнеров.
Кроме того, вернувшие себе бразды правления военные были в глазах Кремля и надежнее, и понятнее свергнутых умеренных исламистов, а особые отношения нового руководства страны с Саудовской Аравией — важным, но сложным партнером Москвы — придавали сближению с Каиром особую значимость.
В. Путин посещал Египет в 2015 и 2017 гг., а президент ас-Сиси приезжал в Москву за последние четыре года три раза. За это время возник и устоялся регулярный формат двусторонних министерских встреч, способствующих прояснению позиций двух стран по ключевым региональным вопросам, прежде всего по Ливии и Палестине.
Особую значимость приобрело ВТС, реализующееся посредством созданной в марте 2015 г. Объединенной комиссии. После подписания нескольких двусторонних соглашений Москва заявляла, что готова предоставить Египту любое необходимое вооружение за исключением стратегического ядерного оружия. По доступным источникам, объем ВТС с 2014 г. достиг 3,5 млрд долл., а номенклатура поставляемых в Египет вооружений включает в себя транспортные вертолеты Ми-8МТ/Ми-17, ЗРК «Бук-М2», системы ПВО С-300ВМ, противотанковые и противокорабельные ракеты. Обсуждаются также дополнительные поставки «Мистралей».
В 2016 г. две страны провели совместные антитеррористические учения «Защитники Дружбы – 2016», участие в которых приняли 500 военных, а в 2017 г. было подписано предварительное соглашение, разрешающее российским ВКС летать в египетском воздушном пространстве и использовать военные базы страны. В случае его полной реализации Россия сможет сконцентрировать в Египте самый крупный для всех североафриканских государств иностранный военный контингент.
Взаимодействие, однако, не ограничивается ВТС. Если в 2015 г. двусторонняя торговля резко упала в связи с понижением цен на нефть, то в последующие годы наблюдался постоянный рост. В 2017 г. он достиг 61,73% — общий товарооборот составил 6,73 млрд долл., из них 6,2 млрд приходились на российский экспорт в Египет, состоявший в основном из злаков, углеводородов и черных металлов.
Россия в тот год продала египтянам 6,7 млн т пшеницы, при том что весь совокупный импорт пшеницы в страну составил 11,2 млн т. В результате Египет вошел в первую двадцатку экономических партнеров России и стал крупнейшим импортером российских сельскохозяйственных товаров, обогнав КНР. В то же время объем египетского экспорта в России не превосходил 500 млн долл.
Другая важная сфера сотрудничества — энергетика и промышленность. В 2015 г. было заключено долгожданное, обсуждавшееся еще при Х. Мубараке соглашение о строительстве в Египте АЭС мощностью 1200 мВт. Два года спустя сделку закрепили долгосрочным контрактом на обслуживание станции. Тогда же, в октябре 2017 г. «Роснефть», заключив сделку с итальянской компанией Eni, купила 30% ее акций в концессии по развитию газового месторождения Зохр. Не снимается с повестки дня и план создания российской торгово-промышленной зоны в районе Порт-Саида.
Наконец, нельзя не упомянуть туризм, до 2015 г. остававшийся самой заметной сферой двустороннего взаимодействия. В 2013 г. Египет посетили 2,4 млн россиян, в 2014 г. — уже 3,1 млн. Когда общий доход Египта от туризма составлял примерно 7,3 млрд долл., российские туристы принесли около трети этой суммы — 2,5 млрд долл. После отмены прямого авиасообщения в 2015 г. число российских туристов в 2016–2017 гг. не превысило 100 тыс. человек в год. Несмотря на возобновление авиаперевозок весной 2018 г., достижение прежних объемов представляется малореальным — необходимость наземного трансфера из Каира на курорты Красного моря останется серьезным препятствием для развития сектора.
Связи с Алжиром
ВТС, торговля сельскохозяйственными товарами, сотрудничество в сфере энергетики, промышленности и туризма остаются основными сферами двустороннего взаимодействия России с другими странами Северной Африки.
Особую роль среди них играет Алжир. В 1962-1989 гг. Москва под займы предоставила Алжиру вооружений на 11 млрд долл., что составило 80% всего военного запаса страны. Затем, правда, гражданская война 1990-х гг. в Алжире и общее снижение активности России в регионе свели двусторонние отношения на нет. Возвращение началось в 2000-е гг., когда в 2006 г. Москва простила Алжиру долг размером 4,7 млрд долл., заключив одновременно договор о продаже танков, ракетных систем, боевых и учебных самолетов на сумму в 7,5 млрд долл.
В 2007–2016 гг. товарооборот Алжира с Россией вырос с 700 млн долл. до 4 млрд долл., причем две трети из этой суммы пришлись на товары военного назначения. Алжир вошел в пятерку крупнейших стран-клиентов российского ВПК, закупая у Москвы более 80% вооружений и занимая 10% в общей сумме российского оружейного экспорта.
Однако в остальных сферах товарооборот между Россией и Алжиром совсем невелик и не имеет большого значения для обеих стран. Даже договор о стратегическом партнерстве, заключенный еще в 2001 г., который должен был стать «новым стимулом» для двусторонних связей, не сыграл здесь никакой роли. За первые четыре месяца 2017 г. экспорт из Алжира в Россию, состоявший в основном из фиников и некоторых промышленных товаров, не достиг и 3 млн долл. — суммы ничтожной даже в сравнении с другими странами Северной Африки. В том же году экспорт из Туниса составил 37 млн долл., а из Египта — 137 млн долл.
В энергетическом секторе сотрудничество также ограничено, несмотря на то, что в 2006 г. был ратифицирован меморандум о взаимопонимании между ОАО «Газпром» и алжирской государственной корпорацией Sonatrach, а в 2014 г. был подписан проект совместного предприятия по разведке и добыче. Тот факт, что Алжир — крупнейший в Африке производитель природного газа, третий (после Норвегии и России) поставщик газа в Европу, а его объемы нефтедобычи среди африканских стран уступают только Нигерии, делает две страны не только соперниками за европейский рынок, но и потенциальными партнерами. Подобный сценарий отчасти уже был продемонстрирован Москвой в ее отношениях с Эр-Риядом. Такая перспектива не может не нервировать европейцев.
Как и в случае с Египтом, в Алжире Россия весьма активно действует и в сфере «мирного атома». В 2017 г. был подписан меморандум о взаимопонимании между Алжирской комиссией по атомной энергии (COMENA) и «Росатомом». Представители последнего заявили, что алжирцы планируют к 2025 г. построить АЭС с водяными реакторами под давлением.
Диалог с Марокко
Тесные связи с Алжиром не мешают Москве строить диалог с Рабатом, несмотря на бурные противоречия между двумя африканскими странами, прежде всего по вопросу о Западной Сахаре. Корректировка позиции по этому конфликту и отказ от последовательной поддержки Фронта ПОЛИСАРИО в сторону «позитивного нейтралитета» стали важными факторами, позволившими заключить в 2016 г. соглашение о «глубоком стратегическом партнерстве».
Несомненный дипломатический успех Алауитского королевства, однако, не означал полного отказа Москвы от взаимодействия с «освобожденными территориями» Западной Сахары, свидетельством чему стали регулярные визиты представителей ПОЛИСАРИО в Москву.
Торгово-экономическое сотрудничество с Марокко кажется более сбалансированным и диверсифицированным, чем с другими странами Северной Африки. Между двумя странами были заключены соглашения по образованию, авиаперевозкам, рыбной ловле, охране окружающей среды, военному сотрудничеству, энергетике и сельскому хозяйству. Последнее особенно существенно для Рабата — экспорт из Марокко в Россию на 97% состоит из продуктов питания, составляющих, в свою очередь, около 18% всего пищевого экспорта страны.
В 2016 г. королевство продало россиянам 351 тыс. т сельскохозяйственной продукции, прежде всего цитрусовых и помидоров. По помидорам и мороженной сардине оно стало крупнейшим поставщиком, по цитрусовым — вышло на второе место. В 2017 г. товарооборот между странами превысил 3 млрд долл. с положительным сальдо для России, поставляющей в королевство удобрения, серу, уголь и т. п. В 2017 г. страны начали сотрудничать еще и в ядерной сфере — Министерство энергетики, минеральных ресурсов и устойчивого развития Марокко и «Росатом» подписали меморандум о взаимопонимании по «мирному атому».
Сотрудничество с Тунисом
Наконец, нельзя не сказать и о Тунисе — стране, политическая значимость которой в регионе намного превосходит ее значимость географическую.
Исторически лидеры Туниса — и Хабиб Бургиба, и Зин аль-Абидин Бен Али — тянулись скорее не к России, а к Европе и США, а политические силы, приходившие к власти после 2011 г., несмотря на декларирование стремлений к многовектороности во внешней политике, остались верны этой традиции. В 2015 г. страна стала союзником США вне НАТО, получив тот же статус, какой имеют, например, Марокко и Иордания, и заручившись американской помощью в отражении угроз из Ливии.
Москва в этих условиях, как всегда, стремилась демонстрировать готовность работать со всеми игроками — и с исламистской партией «ан-Нахда», отказавшейся от власти в 2014 г., но сейчас победившей на муниципальных выборах, и с представителями «старой» элиты — президентом Бежи Каидом ас-Себси и его партией «Нидаа Тунис». За последние годы тунисские руководители не раз встречались с российскими коллегами, обе стороны при этом регулярно декларируют развивать сотрудничество в торговле, экономике, науке, технике и безопасности. Тем не менее основой отношений остается не политика, а экономика, прежде всего туризм.
Тунис раньше не был особенно популярен среди российских туристов. В 2014 г., когда более 3 млн россиян посетили Турцию и более 2 млн отдохнули в Египте, Тунис выбрали всего 250 тыс. человек, причем среди российских туроператоров ходило мнение, что это страна невозвратного туризма. После того как в 2015 г. произошли теракты в курортном городе Сусс и в столичном музее Бардо, количество зарубежных гостей упало до минимума, а россиян среди них оказалось всего 50 тыс. Однако на следующий год ситуация изменилась — в списке стран, откуда в Тунис приехало больше всего отдыхающих, Россия заняла третье место, уступив Алжиру и Ливии.
Основных причин две: отмена прямых рейсов в Египет и кризис в российско-турецких отношениях, последовавший за тем, как на границе Сирии и Турции был сбит российский истребитель. В результате турпоток из России в Тунис резко вырос и достиг 650 тыс. человек в 2016 г. В 2017 г. Тунис посетили 6,7 млн гостей, около 520 тыс. из них россияне; в 2018 г. их число, как ожидается, превысит 600 тыс. Учитывая тот факт, что около 8% ВВП Туниса приходятся на туристический сектор, рост турпотока из России может стать важным фактором экономического влияния Москвы.
Подходы Москвы к странам Северной Африки
При анализе политики России в Северной Африке, бросается в глаза сочетание в ней последовательности и диверсифицированности подходов. То, что с некоторых пор Москва стала рассматривать государства региона как потенциально важных экономических партнеров, вполне очевидно. Ясно и то, что она активно использует свои политические успехи в Машрике для продвижения экономических интересов в Магрибе, прежде всего в ВТС. Пока что не вполне понятно, верно ли обратное — стремится ли российское руководство к конвертации экономических связей с государствами региона в инструмент политического влияния — то, чего так не хотелось бы странам северного Средиземноморья.
Соглашение об использовании египетских военных баз, прогнозируемое открытие собственной базы в Судане, многочисленные, однако не подтвержденные слухи о желании министерства обороны России обосноваться в Киренаике вроде бы намекают на это. Однако на практике все это пока остается прогнозами и слухами, причем касающимися исключительно восточной части Средиземного моря и долины Нила.
В Магрибе же дело обстоит иначе — Москва здесь пытается балансировать между Марокко и Алжиром. Если в случае с Тунисом укрепление отношений происходит как бы непроизвольно и ограничивается всего одним сектором взаимодействия, то в случае с Алжиром львиная доля торговли приходится на ВТС. В сотрудничестве с Марокко центральное место занимает сельское хозяйство, а важными участниками рынка оказываются предприятия среднего и мелкого бизнеса, что способствует формированию глубоких двусторонних отношений. При этом Россия в Алжире и Марокко воспринимается по-разному и занимает разное место во внешнеполитической архитектуре двух региональных лидеров.
Для Алжира Москва всегда была важнейшим партнером. СССР активно поддерживал алжирское национально-освободительное движение и Фронт национального освобождения в 1954–1962 гг. В советских вузах учились не только представители будущей алжирской военной элиты, но и значительная часть алжирской интеллигенции. А кто-то из них и преподавал в СССР — так, говорят, после реабилитации в правах ранее запрещенной кибернетики в качестве первых ее преподавателей советское руководство пригласило именно алжирцев. Даже сегодня достаточно зайти в Алжирский музей современного искусства (MAMA), чтобы насладиться целой коллекцией работ советских авторов или алжирских художников, живших в России.
Несмотря на то, что с советских времен много воды утекло, а последующая история двух стран отличалась некоторым параллелизмом (кризис социализма в 1980-е, неспокойные 1990-е, стабильные 2000-е гг.), особые отношения между ними остались. Тем более что сама природа алжирской государственности заставляет Алжир воздерживаться от излишнего сближения с Европой и особенно с Францией, постоянно подчеркивая собственную независимость от бывшей метрополии. С Марокко все совсем иначе. Традиционная атлантическая ориентация Рабата, активное сотрудничество с ЕС, равно как и монархическая близость к Эр-Рияду, становятся естественными ограничителями политического сближения с Москвой.
Подобный бэкграунд двусторонних отношений предполагает, что, как бы Россия ни стремилась сохранять сбалансированную позицию, в случае роста политической вовлеченности Москвы в дела региона ей придется диверсифицировать подходы к этим двум странам. В случае с Алжиром речь, по всей видимости, должна будет идти о развитии гуманитарных связей, которые помогут укрепить существующее военно-политическое взаимодействие. В случае же с Марокко — о развитии экономических связей, способных отчасти компенсировать дефицит политических форматов.
