Убер-терроризм: новый вызов международной безопасности
Под воздействием новых технологий и инноваций мир кардинально меняется, а виртуальный сектор последовательно отвоевывает одну позицию за другой. И речь уже идет не о новых гаджетах, удобстве предоставления услуг и оптимизации процессов — меняется сама жизнь, а привычные нам границы стираются. Одно из таких явлений получило название «уберизация экономики». Имя термину дала компания Uber, создавшая мобильное приложение, позволяющее пассажирам и частным водителям находить друг друга. Такая бизнес-модель устраняет посредника, чью роль выполняет электронная платформа, и вся деятельность внешних ресурсов (в основном людей) координируется с помощью цифровых инструментов.
«Но что-то пошло не так», — такими словами нередко начинаются истории новых изобретений, неожиданно давших сбой с непредсказуемыми последствиями. Сама по себе модель убер-экономики кажется интересной, но как она развивается и видоизменяется, будучи помещенной в контекст реальной жизни? Какие процессы влечет за собой? Как уберизация может повлиять на международную безопасность в контексте критически важного на сегодня вызова — терроризма?
С одной стороны, уберизация непроизвольно стимулирует социально-экономические факторы, которые косвенно способствуют радикализации и созданию благоприятной почвы для развития терроризма. С другой стороны, специфика терактов, в последние годы совершаемых радикалами-одиночками, свидетельствует о том, что «Исламское государство» взяло на вооружение именно такую модель организации взаимоотношений со своими «солдатами» на местах.
Современные террористы делают ставку на использование Интернета и соцсетей, чтобы спровоцировать действия одиночек на другом конце земного шара. Как Uber и Airbnb, ИГ (запрещена в России - прим. ред.) формирует эффективный и дешевый «персонал», для которого не нужно создавать ячейки или обременять себя расходами на поддержку боевика и его акций. Все это выполняет виртуальная платформа — Интернет, а от получателя сигнала даже не требуется обратной реакции. В так называемой гиг-экономике компании привлекают индивидуумов для выполнения временных заказов, без предоставления им постоянных рабочих мест. Аналогичная модель используется и современными террористами, которые при всем своем декларируемом консерватизме не брезгуют извлекать пользу из новейших технологий и бизнес-идей.
Наглядный пример — исполнитель теракта в Нью-Йорке 31 октября 2017 г. Сайфулло Саипов. На сегодняшний день, у следствия нет данных о том, что он состоял в ячейках ИГ, имел контакты с вербовщиками или получал установки на совершение теракта. Но он «принимал сигналы» от ИГ через определенные ресурсы в Интернете — следователи обнаружили в его смартфоне 90 видеосюжетов и 3800 фотографий с пропагандой этой группировки, а также инструкции по использованию транспортных средств для нападений. Террористическая организация, возможно, даже не знала о существовании С. Саипова, но Интернет послужил той самой платформой, позволяющей «достучаться» до одного из миллионов, кто оказался способным самостоятельно совершить нападение. И хотя Саипов, вероятно, не контактировал с ИГ, «Исламское государство» взяло на себя ответственность за теракт, назвав террориста «одним из солдат халифата», а в обвинении, выдвинутом прокурором, есть пункт о материальной поддержке ИГ.
Чем могут обернуться обманутые ожидания
В сентябре 2015 г. по Европе и за ее пределами прокатилась волна протестов водителей такси против применения приложения Uber в их странах. Повсеместно нанимая водителей без специальных лицензий и демпингуя, компания фактически оставляла без заработка традиционных таксистов. Позже уже сами водители Uber устроили акцию в Лондоне с требованием обеспечить им минимальный уровень заработной платы. Получается, что модель, которая изначально продвигалась как возможность быстро и много заработать, превратила работников в новоявленных рабов, в бесправные и легко заменяемые элементы.
Так, уберизация способствует социальной незащищенности и создает условия для роста материального неблагополучия. На место трудовых контрактов с пособиями и гарантиями приходит ничем не защищенная самозанятость. Об этой проблеме уже говорят политики, в первую очередь левого лагеря. По словам теневого министра финансов Великобритании Джона Макдоннелла, экономика свободного заработка несет в себе риски ограничения прав работников и ухудшения условий труда. Прогнозы экспертов еще менее утешительны. На Всемирном экономическом форуме в Давосе специалисты прогнозировали, что миллионы жителей индустриальных стран останутся без работы к 2020 г., и причиной тому станет автоматизация. А ведь уберизация — это не что иное, как первая волна этого процесса.
Между тем материальное неблагополучие — один из факторов, благоприятствующих вовлечению индивидов в террористическую деятельность. Неслучайно большая часть атак все же приходится на развивающиеся страны. Но и для развитых стран данное суждение в равной степени верно. Исследователи сходятся во мнении, что одним из ключевых мотивов радикализации являются обманутые ожидания улучшения экономического положения и социальной мобильности. Это явление называется относительной депривацией, что значит отсутствие объективных возможностей в сравнении с имеющимися субъективными ожиданиями.
Как показывают исследования, данная проблема особенно касается образованных людей, лишенных возможности трудоустройства, соответствующего их уровню образования. В 2016 г. The Combating Terrorism Center, научный центр при Военной академии США, опубликовал исследование с анализом данных 4600 иностранных боевиков ИГ. Как оказалось, большинство из них сравнительно хорошо образованы, но до отъезда в зону конфликта занимались низкоквалифицированной работой. Аналогичные выводы демонстрирует и анализ биографии выходцев из стран Ближнего Востока и Северной Африки, примкнувших к рядам террористической группы.
Необходимо отметить, что относительная депривация указывает на ощущение несостоятельности именно в сравнении с другими людьми и группами. Будущие террористы сравнивали свое экономическое положение с благосостоянием других жителей и остро ощущали неспособность изменить свое социальное положение. Такое чувство безысходности, безусловно, стало одним из толчков к их радикализации.
Этот тезис также верен и для периода подъема «Аль-Каиды». Американский эксперт по проблемам терроризма, доктор медицины и философии Марк Сейджман подчеркивает роль социальной депривации в принятии решения об участии в джихаде: «Как раз накануне вступления в процесс, ведущий к присоединению к джихаду, будущие моджахеды страдали от социальной изоляции, духовной пустоты (стимул к росту их религиозности) и неполной занятости.
Но тезис об относительной депривации также подводит нас к фундаментальной проблеме специфичности. Многие люди работают неполное рабочее время, но очень немногие из них становятся террористами. Хотя относительная депривация (возможно, в контексте растущих ожиданий) не является специфической чертой терроризма, она, возможно, является одним из необходимых условий».
Чем могут обернуться сотни тысяч образованных людей, оказавшихся на рынке свободного заработка, без какой-либо стабильности и уверенности в завтрашнем дне? Могут ли они сформировать благоприятную среду для радикализации? В одной только России за последние годы резко выросло число фрилансеров, и связано это явление не с поиском большего заработка, а с массовыми сокращениями. При этом работодатели видят в них именно дешевую рабочую силу для разовой проектной работы.
Вне группы, значит, в зоне риска
В процессе уберизации увеличивается число работников, не имеющих стабильной профессиональной идентичности. Вместо этого растет доля дилетантов, и зачастую род их деятельности даже нельзя назвать работой — это скорее подработка. Водитель Uber не является профессиональным водителем, в отличие от традиционного таксиста. У него нет рабочего места, трудовых отношений, от него не требуется ни вовлеченности в жизнь компании, ни лояльности. Не только работодатель практически ничего не знает о работнике, но и коллеги, то есть сами исполнители заказов не взаимодействуют между собой. В результате социальные связи внутри профессиональной среды не формируются, у индивида нет ощущения принадлежности к группе.
Тогда как корпоративная культура дает чувство идентичности ее членам и усиливает их вовлеченность в жизнь компании. Она же выполняет функцию механизма контроля над поведением сотрудника: одни действия поощряются, а другие нет. Система материальных и нематериальных поощрений работника способствует формированию его ценностей, самооценки и понимания своего места в жизни. Руководство компании часто становится ролевой моделью, ориентиром для сотрудников, которые наблюдают за тем, как начальник действует, как реагирует на кризисы, по какому принципу распределяет вознаграждения, на каких основаниях принимает на работу и увольняет. Разумеется, далеко не каждая компания может похвастаться эффективной корпоративной культурой, но ее базовые элементы присутствуют везде.
Оказавшись вне какой-либо корпоративной культуры, человек имеет больше шансов столкнуться с кризисом идентичности. Особенно это касается иммигрантов, для которых корпоративная культура должна стать механизмом адаптации к новой среде. Хотя кризис идентичности в первую очередь затрагивает подростков, он встречается и у людей старшего возраста, переживших драматические изменения в своей жизни. Американский психолог Эрик Эриксон выделяет несколько групп, подверженных такому состоянию: иммигранты, военные в отставке, люди, вышедшие на пенсию, и те, кто долгое время живут на пособия.
Между тем потеря идентичности, отсутствие чувства принадлежности к обществу, в котором живет индивид, — это важнейший фактор радикализации. Фатали Мохаддам, профессор психологии Джорджтаунского университета, в своей книге «Терроризм с точки зрения террористов» называет кризис социокультурной идентичности «сверхважным фактором», который лучше всего объясняет терроризм. Он отмечает три основных условия для достижения подлинной идентичности. Во-первых, индивид не может достичь личностной идентичности независимо от групповой. Во-вторых, основной источник идентичности должен находиться внутри группы, к которой принадлежит индивид, а не во внешней, к которой он не принадлежит. В-третьих, идентичность должна быть своеобразна и положительно восприниматься самим индивидом. Таким образом, корпоративная культура — одна из сред, в которых формируется идентичность человека.
Исследования свидетельствуют о том, что рост вовлеченности мусульман в террористическую деятельность на территории Европы связан с тем, что радикалы чувствуют себя невостребованными в странах пребывания и не ассимилируются в обществе. Тогда как экстремистские группы предлагают им новую идентичность и чувство общности. Примечательно, что пропаганда ИГ заключается именно в требовании безоговорочной верности организации, ее интерпретации ислама, а не глубокого знания Корана.
Новая реальность, связанная с участившимися случаями терактов, совершенных одиночками, вносит свои коррективы в антитеррористические стратегии. В 2016 г. Джей Джонсон, глава Министерства внутренней безопасности США, заявил, что современный терроризм перешел в новую стадию и это требует «качественно нового подхода» в борьбе с терроризмом.
Речь идет об активизации работы с общественностью. Конечно, в первую очередь это касается взаимодействия с религиозными общинами и диаспорами, которые, с одной стороны, обладают авторитетом и выполняют организующую функцию, а с другой — оказывают неоценимую помощь в сборе информации об их членах. Однако схожие функции могут выполнять компании и особенно крупные корпорации, что также может быть использовано в работе по предотвращению радикализации.
Жертвуя безопасностью во имя оптимизации
Возникают и другие риски. Уберизация экономики снижает общественную безопасность, а децентрализованная модель бизнеса осложняет работу правоохранительных органов. Недаром в Лондоне, пережившем резонансные теракты, в сентябре 2017 г. было принято решение отказать компании Uber в продлении лицензии на деятельность. Основная причина касалась именно несоответствия требованиям безопасности, о чем и сообщил Департамент транспорта Лондона. В частности, власти города недовольны качеством проверки биографии водителей и использованием программы Greyball, блокирующей доступ полиции к приложению.
Наглядным примером того, чем могут грозить подобные пробелы в системе безопасности, стал случай выходца из Узбекистана Сайфулло Саипова, который 31 октября 2017 г. совершил теракт в районе Всемирного торгового центра на Манхэттене в Нью-Йорке. Нападавший, который присягнул на верность ИГ, действовал по уже известной схеме, сбив на фургоне несколько человек. Как выяснилось, автомобиль не принадлежал террористу, а был арендован в Нью-Джерси, а сам С. Саипов работал водителем Uber и Lyft. К слову, вторая компания также использует интернет-платформу для связи пассажиров с водителями. Компания Uber подтвердила, что С. Саипов был в числе ее водителей в Нью-Джерси, при этом он благополучно прошел проверку в июле этого года.
Однако и к Uber, и к Lyft неоднократно предъявлялись претензии в связи с тем, что к водителям применяются более мягкие требования, чем у традиционных перевозчиков. Uber отказывается брать отпечатки пальцев у своих водителей, считая, что эта процедура отпугнет часть кандидатов, из-за того, что она очень затратная и занимает время. Тогда как традиционные перевозчики не только проводят более тщательную проверку, но еще имеют возможность наблюдать за своими сотрудниками, видеть их поведение и потенциальные отклонения. А Uber не только не имеет этого преимущества, но даже проверку водителей перепоручает внешней компании Checkr.
А теперь посмотрим, что выпало из поля зрения компании. Хотя сам Сайфулло Саипов не был предметом расследований ФБР, его имя всплывало в связи с делами других радикальных экстремистов, с которыми он был знаком и имел контакты. Нью-йоркская полиция наводила справки о С. Саипове в связи с тем, что одного из его родственников обвинили в финансировании ИГ. Примечательно, что к тому времени срок действия грин-карты С. Саипова истек и в стране он находится нелегально.
К уголовной ответственности будущий террорист не привлекался, но четыре раза получал штрафы. Два года назад был оштрафован за нарушение правил технического обслуживания. Поскольку С. Саипов не стал оплачивать штраф, на него был выдан ордер на арест, после чего нарушитель был взят под стражу. Между тем водители не могут иметь более трех даже несущественных нарушений ПДД, таких как превышение скорости. Телекомпания CNN обратилась в Uber за комментариями по этому поводу, однако ответа не получила.
Уберизация и теневая экономика
Устранение посредника и обезличенность усложняют процесс контроля за финансированием терроризма. Создается благоприятная среда для развития теневой экономики. В частности, в июле 2017 г. разразился скандал, связанный с тем, что Uber нашел лазейку в законодательстве ЕС и Великобритании для ухода от налогов. Дело в том, что компания рассматривает своих водителей как самостоятельных субъектов предпринимательской деятельности, но слишком маленьких, чтобы платить НДС. В итоге в Великобритании Uber не платит этот налог с бронирования.
Между тем уход от налогов — это один из распространенных и быстрых способов финансирования современного терроризма. Экстремистские организации нередко владеют малым бизнесом, а их члены являются индивидуальными предпринимателями и торговцами. Как правило, обороты у таких бизнесов небольшие, благодаря чему они не попадают в поле зрения банковских систем, которые сосредоточены на отслеживании крупных финансовых потоков. Теневая экономика привлекательна и для криминального сектора, а, согласно имеющимся данным, боевиками ИГ часто становятся люди с криминальным прошлым или настоящим. Из досье парижских террористов следует, что злоумышленники ранее привлекались либо за мелкие преступления, либо за вооруженное ограбление.
Такой контингент становится благодатной почвой для исламских экстремистов. Во-первых, ИГ делает ставку на быструю радикализацию и вербовку (вплоть до нескольких недель), а человек, имеющий опыт насилия, скорее примет решение о совершении теракта. Во-вторых, криминальная деятельность чаще всего используется в качестве источника финансирования террористической и экстремистской деятельности. Например, казахстанский социолог Серик Бейсембаев приводит пример экстремистской салафитской общины, которая почти полностью покрывает свои расходы за счет нелегальной торговли мобильными телефонами на рынке.
Облегчает финансирование терроризма и процесс, который можно назвать «уберизацией денег», без привлечения третьей стороны. Появляются новые финансовые технологии (финтех), которые оптимизируют финансовые услуги, например, через автоматизацию страхования и торговли. В основном такие услуги предоставляются через Интернет. Однако новые возможности влекут за собой и новые риски.
Так, в июне 2017 г. директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристин Лагард указала на опасность использования террористическими группами финтех-стартапов для перевода денежных средств. Об этом чиновница заявила на заседании ФАТФ (Группа разработки финансовых мер по борьбе с отмыванием денег), назвав финтех «палкой о двух концах». По ее словам, эта модель может быть использована для продвижения и финансирования терроризма, в том числе через анонимность виртуальных валют.
В целом в экспертном сообществе уже растет обеспокоенность тем, что по мере усиления давления на основные каналы финансирования ИГ террористы проявляют все больше интереса к современным технологиям, отличающимся анонимностью и децентрализацией. Американский исследовательский центр RAND приводит данные о том, что часть террористов-одиночек и боевиков, отправившихся воевать в Сирию и Ирак, проводили фандрайзинговые кампании по типу Kickstarter — сайта для привлечения денежных средств.
Надо признать, что в настоящее время криптовалюты еще не пользуются большой популярностью у террористов. Во многом это связано с тем, что цифровые деньги не в ходу в таких регионах, как Ближний Восток и Северная Африка, где сконцентрированы основные силы террористических групп. Но сегодня международное сообщество прикладывает максимум усилий, чтобы отрезать доступ ИГ к традиционным финансовым системам, что делает криптовалюты все более привлекательными для террористов.
Террор 3.0
Террористы первого поколения, такие как РАФ и ИРА, использовали традиционную тактику, например, взрывали бомбы, находясь на безопасном расстоянии, или брали людей в заложники. Затем, «Аль-Каида» стала использовать смертников и захваченные самолеты как инструменты террора с целью добиться массовости жертв. «Исламское государство» — это своего рода «Террор 3.0».
По сути, сама система, по которой действует «Исламское государство» за пределами вооруженной зоны конфликта, является воплощением идеи уберизации. При такой модели любой, кто находится в конфликте с обществом, потенциально может стать террористом. Все, что нужно сделать самой группировке, — канализировать его ненависть. А боевики-одиночки выступают в роли такого же трудового ресурса, как и водители для Uber, которые в любой момент могут подключиться к «приложению» и «выполнить заказ».
Точно так же ИГ экономит на оптимизации затрат. Как известно, большинство последних терактов были малобюджетными, и практически любой в состоянии реализовать подобные атаки на собственные средства. Можно сказать, что такой террорист для «Исламского государства» — «самозанятый партнер», взявший на себя все расходы, организацию и исполнение атаки. А ИГ дает ему свой «бренд».
Сходство моделей настолько велико, что уже появился соответствующий термин. Так, французский философ Бернар-Анри Леви заявил об «уберизации массового терроризма» в своей статье о теракте в Ницце. По его словам, это способ влияния на человека без установления контакта: «Каждый может стать солдатом в этой новой армии, даже не проходя тренировку, вербовку и ни с кем не контактируя». А британская аналитическая компания Schwarzthal Kapital выпустила доклад «Уберизация терроризма: экономика террора», в котором показала отличия современного терроризма от традиционного.
Согласно исследованию, сегодняшняя террористическая организация крайне децентрализована, и, в отличие от традиционной модели, в ней нет четкой иерархии, субординации, а все операции планируются на месте. Но именно такая модель позволяет последовательно вести джихад на международном уровне. Уязвимым местом «Аль-Каиды» было положение ее руководства. Выдворение Усамы Бен Ладена из Судана, давление на афганские власти, физическое устранение террориста №1 стали ощутимым ударом по международному джихаду.
Сегодня международный джихад приобретает новую форму. Можно сказать, что ИГ, став своеобразным «брендом страха», делает ставку на развитие международного «убер-терроризма». И эта децентрализованная модель работает, потому что невозможно эффективно координировать операции на глобальном уровне, учитывая все контрмеры, принимаемые международным сообществом. Одно из преимуществ такой модели для террористов заключается в том, что ликвидация одной из ячеек не ставит под угрозу все остальные. Даже в случае разгрома группировки на территории Сирии и Ирака, глобальный джихад не будет остановлен, а лишь рассеется по миру вместе с вернувшимися домой боевиками и сочувствующими радикалами. Все, что нужно для их активизации, — это условное «приложение», подключенное к Интернету.
Меняется и система финансирования: снижается зависимость от крупных доноров, проводятся малобюджетные атаки (акцент на сокращении затрат), средства собираются через получение кредитов компаниями-однодневками, активно используется краудфандинг, а небольшие денежные пожертвования от сторонников группировки в итоге образуют немалые суммы. К сожалению, все это может помочь террористической группировке выжить в условиях растущего давления со стороны международного сообщества.
Что в итоге?
Есть объективные процессы, которые нельзя и не имеет смысла блокировать. Уберизация экономики получила свое развитие после финансовых кризисов последнего десятилетия, когда традиционная модель стала давать сбои. Стремление участников рынка к оптимизации расходов и увеличению прибыли заложено в самой мотивации их действий. В то же время развитие интернет-технологий — это данность, которую надо принять. Но что может и должно делать государство, так это регулировать процессы с целью минимизировать их негативное влияние на общество и его членов.
Во-первых, надо понимать, что социальная незащищенность тех же водителей Uber происходит от несоответствия формального статуса истинному положению вещей. Официально числясь как самозанятый партнер, он является не кем иным, как сотрудником компании, но только работающим на особых условиях. Поэтому необходимо устранить все несоответствия в законодательстве, четко зафиксировать статус формально самозанятых работников, наделив их законным правом получать пособия, оплачиваемые больничные, минимальную заработную плату. Погоня за прибылью не должна стать для владельцев стартапов оправданием их социальной безответственности.
Во-вторых, необходимо наращивать усилия по повышению прозрачности интернет-технологий, в первую очередь для правоохранительных органов. Деанонимизация сделает криптовалюту непривлекательной для террористов, а интеграция бирж криптовалют в программы по борьбе с отмыванием денег поможет в выявлении случаев финансирования терроризма. Наконец, принимаются определенные меры по противодействию финансирования терроризма, которые не становятся достоянием широкой общественности. Упомянутый выше аналитический центр RAND говорит о большом разнообразии инструментов в области кибертехнологий, доступных спецслужбам. Даже если сама операция выпала из поля зрения, специалисты могут атаковать компьютеры, с которых производились транзакции.
А как же тогда бороться с убер-терроризмом? Очевидно, что это не тот случай, когда проблема решается авиаударом с вертолета. Эта война ведется совсем на другом фронте. Сама модель убер-терроризма подсказывает правильное решение — усиление работы на местах и поощрение инициативы «снизу» в рамках мероприятий по противодействию радикализации и терроризму.
Особое внимание следует уделить институтам, формирующим социальную идентичность индивида, в том числе учитывая ту положительную роль, которую играет корпоративная культура. В то же время необходим скоординированный ответ на массовую пропаганду ИГ, которая и является тем самым инструментом влияния на получателей сигнала. Такая работа включает в себя разоблачение распространяемых мифов и дискредитация самой группировки, как, например, публичные покаяния бывших джихадистов.
Татьяна Канунникова
экономический обозреватель, эксперт РСМД
