Перспективы международной антитеррористической коалиции для борьбы с ИГ
В сентябре 2015 года, в том числе на саммите ОДКБ, президент В. Путин неоднократно озвучил готовность России к совместным действиям по борьбе с ИГ в рамках широкой коалиции со странами Запада и государствами ближневосточного региона. В связи с этим возникает ряд вопросов. Что следует понимать под широкой коалицией? Предполагает Россия присоединиться к «коалиции», возглавляемой США?
Продолжит ли Россия развитие сотрудничества с Ираном и правительством Сирии, координируя свои действия с западными участниками военных действий в регионе во избежание столкновений? Насколько реально взаимодействие всех или части игроков, вовлеченных в события на территории Ирака и Сирии, по ликвидации ИГ, объявленного одной из самых опасных глобальных угроз? Определенный, но не исчерпывающий, ответ можно найти в словах министра иностранных дел России Сергея Лаврова, который заявил 10 сентября 2015 г., что война против ИГ для каждой из сторон, которая в ней участвует, носит сугубо индивидуальный характер, обусловленный в том числе и множеством обстоятельств взаимоотношений с государствами региона.
По сути дела, сейчас на театре военных действий существуют две параллельные коалиции: США и европейские страны, с одной стороны, Россия, Иран и Сирия — с другой. В течение последних двух недель о своем участии в той или иной степени в конфликте на Ближнем Востоке стали заявлять одно за другим европейские государства. Подразумевается участие в западной коалиции и региональных союзников США, но действуют они исключительно в своих интересах, зачастую в противовес заявленным США целям.
Очевидно, что для присоединения России к коалиции Западу придется смириться с правительством и армией Башара Асада как полноправными ее участниками, хотя бы на период борьбы с ИГ. Пока же мы наблюдаем медленный дрейф позиций западных лидеров в этом направлении. Тем не менее такой сценарий практически невозможен. Трудно себе представить при нынешнем состоянии российско-американских отношений возможность подчинения российских боевых частей американскому командованию или координацию операций с Сирийской Арабской Армией при условии отказа американцев от прямого контакта с Б. Асадом.
В то же время, Россия и Иран продолжают углублять взаимодействие на территории Сирии и вокруг нее с целью сохранить законное правительство Сирии. Российские и иранские дипломаты, генералы и военные эксперты несколько раз встречались в Москве для согласования совместных действий. Недавно было объявлено о создании совместно с Россией, Ираком, Ираном и Сирией координационного центра в Багдаде с целью планирования операций против ИГ.
В рамках такой коалиции перед Россией есть два пути: первый — сочетать ракетные и авиаудары по позициям ИГ с введением в бой своих наземных частей, второй — ограничиться поддержкой сирийской армии, отрядов Хизбалла и иранских «добровольцев» ударами с воздуха, логистикой и разведданными.
Несмотря на то, что многие глобальные и региональные игроки заинтересованы в российском участии в наземных операциях против ИГ, первый путь объективно нежелателен, так как неизбежные потери личного состава вызовут негативную реакцию в России, возродив «афганский синдром» коллективного сознания российского общества. Второй — несет такие же риски, но в меньшей степени. При этом его результативность в плане победы над ИГ будет намного ниже, поскольку сирийская армия и её союзники находятся на грани полного истощения моральных и физических ресурсов. Тем не менее пока мы наблюдаем развитие именно такого сценария, в рамках которого России требуется координировать свои операции с вооруженными силами коалиции во главе с США во избежание летальных недоразумений.
Возможно, чтобы избежать применения собственных наземных войск, Россия инициирует расширение существующего альянса с Ираном и Сирией, попытавшись привлечь к нему соседей, например, Ливан, Пакистан и Афганистан. В случае успеха это усилит давление на ИГ, но не обязательно приведет к полному его поражению.
Сирийский кризис и последующая экспансия ИГ вызвали серьезную поляризацию международных отношений, крайне затрудняющую создание тех или иных коалиций в ближневосточном регионе. В ходе объявленного США похода на ИГ проявился крайне неприятный для американцев факт — у них не оказалось союзников, готовых предоставить свои армии для наземной операции. Попытка создать собственные вооруженные силы из местных боевиков только что со скандалом провалилась, подтолкнув, вероятно, спецпредставителя США по борьбе с ИГ генерала Джона Аллена к решению уйти в отставку.
Неудачи американской внешнеполитической стратегии на Ближнем Востоке позволили другим державам активизировать здесь свою политику. Например, Британия, пользуясь статусом ключевого партнера США, смогла заметно расширить присутствие в регионе. Наряду с Россией и КНР стала выстраивать свою деятельность на Ближнем Востоке, позиционируя себя в качестве экономической и военно-технической альтернативы Соединенным Штатам. Эта тенденция в сочетании с рядом недавних действий КНР позволила российскому востоковеду В. Наумкину выдвинуть кажущуюся на первый взгляд фантастической, но вполне реальную идею о перспективе создания антитеррористической коалиции с участием России и Китая.
В пользу такого предположения говорит ряд факторов.
Во-первых, Китай укрепляет свое военно-политическое присутствие в регионе, свидетельством чему выступает строительство военно-морской базы в Джибути, на которой планируется разместить до 10 000 военнослужащих НОАК. В настоящее время ведутся переговоры об участии в контртеррористических операциях в Ираке, Сирии и Афганистане китайского спецназа — элитных частей «Снежных леопардов». В составе миротворческих сил ООН в Ливане и Южном Судане находятся по тысяче военнослужащих КНР, 500 — в Мали. В ряде стран Африки китайские военные присутствуют как гражданские специалисты.
Во-вторых, Китай крайне озабочен ростом джихадизма на своей территории, особенно после того, как в Сирии проявила себя Туркестанская исламская партия — террористическая уйгурская группировка, захватившая одну из авиационных баз. Серьезное опасение вызывает и расползание по Азии и Африке филиалов ИГ. В-третьих, растет взаимодействие и боевая слаженность вооруженных сил России и Китая, проводятся совместные военные учения на суше и на море. Без сомнения, это важное обстоятельство при развертывании боевых действий против ИГ.
Не следует упускать из виду определенные ограничения, которые налагают на политику Китая на Ближнем Востоке его тесные связи с поставщиками энергоносителей в первую очередь с Саудовской Аравией и очень непростые отношения с США. С другой стороны, высказывания некоторых американских чиновников свидетельствуют о том, что Вашингтон приветствовал бы вступление Китая и стран-членов ШОС в борьбу с ИГ. Так или иначе китайская дипломатия прощупывает почву для участия в подобной антитеррористической коалиции.
Последний из приведенных сценариев может с наибольшей вероятностью привести к разгрому ИГ. Вопрос только в том, какие решения примут руководители заинтересованных в этом государств.
Николай Сухов, К.и.н., н.с. ИВ РАН, эксперт РСМД
