Вдвоем на «хартленде»
Визит Владимира Путина в Турцию в декабре 2014 г. едва ли не день в день совпал с первым в истории визитом президента России в Анкару в декабре 2004 г. и увенчал десятилетний цикл беспрецедентно активного периода в российско-турецких отношениях «эпохи Путина–Эрдогана». Итоги показывают, что достигнутый уровень многопланового партнерства не предел, в нем заложен запас прочности, позволяющий говорить о появлении элементов стратегического взаимодействия.
Это, разумеется, не означает, что в отношениях царит тишь да благодать. Проблем – и старых, и новых, связанных с возрастанием объемов сотрудничества, – хватает. Две страны занимают контрастные позиции по таким вопросам, как размещение на турецкой территории элементов американской ПРО, сирийский кризис, воссоединение Крыма с Россией. Список можно продолжать – было бы странно, если бы Турция, член НАТО, действовала, игнорируя фактор блоковой солидарности.
Важнее, однако, другое. Москва и Анкара научились уважать интересы друг друга, даже если они расходятся. Это, собственно, и показала итоговая пресс-конференция Владимира Путина и Реджепа Эрдогана, в ходе которой президенты не стремились публично демонстрировать разногласия по Сирии или Украине. Более того, выразив заинтересованность в расширении объемов поставок сельскохозяйственных и потребительских товаров в Россию, Турция подчеркнуто дистанцировалась от санкционного давления Евросоюза и США. С учетом этого решение о переориентации газопровода «Южный поток» с Болгарии на Турцию воспринято в мире как стратегический ход, который может иметь важные последствия не только для энергетики, но и для архитектуры безопасности в обширном регионе Евразии.
«Стратегическая глубина» российско-турецких отношений
После 1991 г. российско-турецкие отношения прошли большой и сложный путь, в котором четко выделяются два этапа – до и после прихода к власти в Турции Партии справедливости и развития (ноябрь 2002 г.). Качественные позитивные сдвиги наметились после распада Советского Союза и коренного перелома геополитической ситуации в мире. Возникли (и были частично реализованы) предпосылки для перехода от многовекового политического соперничества к добрососедству и взаимовыгодному сотрудничеству. Встречное движение сдерживалось рядом факторов, прежде всего дефицитом взаимного доверия, обусловленного инерцией подозрительности холодной войны. В Москве нервно реагировали на попытки Анкары в 1990-е гг. заполнить вакуум власти на постсоветском пространстве (активность в Средней Азии, Пакт стабильности на Кавказе Сулеймана Демиреля, деятельность «гюленовских школ» в Поволжье). В Турции опасались возрождения российских имперских рефлексов, что выразилось, в частности, в фактической поддержке сепаратистов во время первой чеченской войны. Стабилизирующую роль сыграли два обстоятельства: стратегическая договоренность 1997 г. о строительстве газопровода «Голубой поток» и нараставшая активность турецкого и российского бизнес-сообществ, сыгравших ведущую роль в создании прочного фундамента межгосударственного сотрудничества.
Характер второго этапа отношений Москвы и Анкары определила прежде всего схожесть подходов как к двусторонним отношениям, так и к базовым параметрам миропорядка, основанного на поиске самостоятельных путей в быстро меняющемся многополярном мире. Активно развивается политический диалог, в т.ч. в формате Совета сотрудничества высшего уровня, Совместной группы стратегического планирования во главе с министрами иностранных дел, сформирован Форум общественности, регулярно проводятся заседания Межправительственной комиссии по торгово-экономическому и культурно-гуманитарному сотрудничеству. С 2002 г. в пять раз (с 6,8 до 34 млрд долларов) вырос объем товарооборота, развивается сотрудничество в ключевых отраслях экономики, включая энергетику, растет объем взаимных инвестиций.
Ключевое значение имеет достигнутый уровень координации на постсоветском пространстве, в Черноморском регионе, на Ближнем и Среднем Востоке. Пожалуй, главное достижение – устойчивость связей, выдержавших ряд непростых проверок на прочность: от реакции на американское вторжение в Ирак в 2003 г. и грузино-осетинский конфликт 2008 г. до воссоединения Крыма с Россией.
Главной особенностью современной системы глобальной безопасности турки считают отсутствие согласованного международного понимания ее базовых аспектов. Противодействие новым вызовам и угрозам происходит прагматически, в рамках тактических договоренностей ведущих держав. Перспективу выхода на уровень глобального взаимодействия Анкара связывает со становлением многополярного мира, обновлением концепции евроатлантической солидарности в сторону большей самостоятельности стран-членов. Турция не считает себя фланговой страной НАТО и исходит из того, что ее стратегический союз с Западом совместим с самостоятельной ролью в вопросах обеспечения безопасности в Черноморском регионе, в отношениях с Ираком, Ираном, Афганистаном, процессе ближневосточного урегулирования. По той же логике выстраиваются отношения с Россией, в т.ч. в вопросах поддержания стабильности в Причерноморье, на Южном Кавказе и в Центральной Азии, которые турки считают сферой исторически сложившихся общих интересов.
В ноябре 2013 г. после трехлетнего перерыва возобновились переговоры о членстве Турции в Евросоюзе, начатые в 2005 году. До настоящего момента завершены консультации только по одной из 14 обсуждавшихся глав («Наука и исследования»). Формальные камни преткновения – проблема Кипра, геноцид армян и курдский вопрос. На деле Турция воспринимает «Восточное партнерство» как проект, перечеркивающий ее европейскую перспективу.
Турецкая внешнеполитическая концепция «стратегической глубины» соединяет элементы умеренно-исламистских и современных западных подходов. Поставлена задача: к 2023 г., столетию кемалистской революции, Турция должна войти в десятку наиболее развитых экономик мира, стать лидером технологической модернизации в регионе. Анкара говорит о предпочтительности системного подхода перед кризисным реагированием, призывает выработать единые критерии урегулирования региональных конфликтов, приоритета использования «мягкой силы» при сохранении потенциала экономического и военного воздействия – реальная площадка для взаимодействия, в т.ч. в сфере превентивного миротворчества.
Вместе с тем турецкая внешнеполитическая практика далеко не всегда соотносится с объявленной стратегией. Если в теории турки, скорее, доктринеры, то на практике – жесткие прагматики, готовые отстаивать свои интересы и на противоходе с союзниками как на Востоке, так и на Западе.
Евразия с турецкой точки зрения
Для Турции, как и для России, характерно выраженное понимание своего уникального стратегического положения на стыке двух континентов и цивилизаций (своего рода евразийском «хартленде») как фактора, в значительной мере определяющего их роль в глобальной политике. Турки, однако, несколько иначе, чем мы, определяют границы евразийского пространства, входящего в сферу их непосредственных интересов. Наряду с традиционно важным для них Южным Кавказом и Центральной Азией сферой своих жизненных интересов они считают Ближний и Средний Восток. Китай и Восточная Азия, являющиеся для России перспективными евразийскими партнерами как в сфере безопасности, так и в экономике, имеют для Турции меньшее значение.
В отношении Кавказа и Центральной Азии правительство Эрдогана отошло от жестких националистических схем предшественников. Российские попытки стимулировать интеграционные процессы на постсоветском пространстве в Анкаре рассматривают под углом взаимодополняющих интересов двух стран. Вместе с тем сохраняются и элементы конкуренции, связанные с усилиями турок по развитию интеграционных структур, основанных на идее тюркского единства. В 2008 г. создана Парламентская ассамблея тюркоязычных стран, в 2009 г. – Совет сотрудничества тюркоязычных государств (Тюркский совет), объединивший под своей крышей все ранее имевшиеся тюркские организации. Одновременно Турция внимательно наблюдает за практическими шагами по созданию Евразийского экономического союза, деятельностью Шанхайской организации сотрудничества, в которой получила статус партнера по диалогу.
В Центральной Азии наиболее динамично развиваются отношения Турции с Казахстаном, который (наряду с Киргизией и Азербайджаном) является участником всех международных тюркских объединений. Отношения с Туркменистаном и Узбекистаном осложнены закрытостью этих государств, с Таджикистаном – этническими различиями. Турецкие интересы в Центральной Азии пересекаются с интересами Китая, хотя различные весовые категории позволяют избегать прямого соперничества. Примером могут служить китайская и турецкая концепции Шелкового пути. В качестве потенциального конкурента в ЦА турки рассматривают и Иран, предлагающий исламскую альтернативу влиянию Турции.
Специфика турецкого подхода не мешает Москве и Анкаре договариваться о решении общих задач в сфере безопасности, в частности, в связи с выводом из Афганистана американских войск.
Турция исторически глубоко вовлечена в ситуацию на Кавказе, имеет особые отношения с Азербайджаном («два государства – один народ»), болезненно воспринимающим любые попытки Анкары сблизиться с Арменией или Ираном. Нормализации турецко-армянских отношений препятствует вопрос о геноциде армян, по которому Ереван занимает непримиримую позицию, несмотря на компромиссные шаги турецкой стороны, а также проблема Нагорного Карабаха, в отношении которой Анкара испытывает сильное давление Азербайджана. Турция поддерживает тесные связи с Грузией в рамках инфраструктурных проектов, таких как нефтепровод Баку – Тбилиси – Джейхан (2006), газопровод Баку – Тбилиси – Эрзурум (2007), строящаяся железная дорога Баку – Тбилиси – Карс. Турция опасается втягивания в региональные конфликты, а в случае с Грузией чувствует себя зажатой между Россией и западными союзниками. В ходе российско-грузинского конфликта 2008 г. Анкара воздержалась от антироссийских заявлений, не позволила военным кораблям США войти в Черное море.
Потенциал российско-турецкого взаимодействия велик в вопросах поддержания стабильности в Черноморском регионе. Успешно развивается сотрудничество в сфере безопасности в рамках БЛЭКСИФОР и операции «Черноморская гармония», в основе которой единство подходов России и Турции к необходимости сохранения конвенции Монтрё. Принципиально важно, что подходы Анкары к обеспечению безопасности в Черноморском регионе силами прибрежных государств без внешнего вмешательства сохранились и после воссоединения Крыма с Россией, существенно изменившего стратегическую ситуацию в Черном море.
Турция категорически не приемлет американскую концепцию «Большого Ближнего Востока», усматривая в ней опасную угрозу передела региональных границ. Вместе с тем после начала «арабской весны» Анкара солидаризировалась с Западом в поддержке демократической трансформации Ближнего и Среднего Востока. На начальном этапе массовых народных выступлений в арабских странах правительство Эрдогана поддержало смену авторитарных режимов в Ливии, Йемене, Египте, Сирии, создало базы оппозиции на своей территории. Однако, когда «весна» начала трансформироваться в шиитско-суннитский конфликт, противостояние Ирана и Саудовской Аравии, обернувшись притоком боевиков-джихадистов в соседние с Турцией районы, Анкара предпочла вернуться к традиционному амплуа посредницы. Свою роль сыграли и не оправдавшиеся ожидания продвижения «турецкой модели» в качестве образца для стран победившей «весны».
Поддержка усилий Запада и регионалов по смене режима в Сирии связана, как представляется, со стремлением турок удержать контроль над курдской проблемой, для них прежде всего внутриполитической. Продолжая считать приоритетом устранение от власти Башара Асада, Анкара осторожно ведет себя в отношении сколачиваемой американцами коалиции по борьбе с «Исламским государством». После переворота в Египте в 2013 г. и провала «Братьев-мусульман» серьезно обострились отношения Анкары с Каиром.
Турция, в которой проживает почти 15 млн алевитов, против разрастания суннитско-шиитских противоречий, хотя реальное развитие ситуации вовлекает ее в обостряющееся противоборство между лидерами суннитского и шиитского мира – Саудовской Аравией и Ираном. На критическом этапе развития обстановки вокруг Ирана в 2013 г. Анкара демонстративно дистанцировалась от возможного израильского удара. Это еще более осложнило затянувшийся конфликт Анкары с Тель-Авивом.
В целом конфликта стратегических интересов России и Турции на Южном Кавказе, в Центральной Азии, да и на Ближнем и Среднем Востоке, нет. Более того, российско-турецкие интересы совпадают в главном – поддержании политической стабильности в Евразии при недопущении или хотя бы ограничении проникновения в эти регионы внерегиональных сил.
Петр Стегний, Д.и.н., член РСМД, Чрезвычайный и Полномочный Посол России
Понравилась статья? Пожалуйста, сделайте репост на Facebook!
