Марокканский дневник: Фес и Мракеш
НАЧАЛО: МАРОККАНСКИЙ ДНЕВНИК: ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ МАРТИЛЯ
ЧАСТЬ - 2-Я: МАРОККАНСКИЙ ДНЕВНИК: НАЧАЛО РАМАЗАНА
К нашей великой радости, автобус, на котором нам предстояло совершить путешествие вглубь Марокко, оказался достаточно комфортабельным, с кондиционером и телевизором. Рано утром большая группа студентов двинулась в путь, досматривая в автобусе предрассветные сны.
За окном проплывали средневековые домики, видом словно после бомбардировки. Сколько я смотрю на эти дома, никак не могу понять их архитектуры. Все они выглядят либо недостроенными, либо полуразрушенными. Вместо окон зияют дыры и совершенно неясно, жилой это дом или нет. Как-то я наблюдала за работой людей, штукатурящих и красящих полуразрушенный кирпичный забор. Как потом оказалось - он был новым…
То тут, то там свалки мусора привлекали своим ароматом внимание полуспящих студентов. Да… смотреть здесь нечего, - думала я, засыпая. Но раз от раза любопытство брало верх, и одним глазком я сматрела в окно.
Удивительно менялся пейзаж при каждом моём пробуждении. Городские оазисы сменялись горными перевалами, которые волшебным образом превращались в степи, с растущими у дороги кактусами, с которых местные жители снимали спелые плоды. Позже экскурсовод поведал нам, что это очень опасное занятие и заниматься этим можно только утром и вечером, когда спадает жара. Стоять необходимо так, что бы ветер ни в коем случае не дул в лицо, так как от его порывов колючки кактусов могут попасть в глаза, а это грозит слепотой.
Постепенно кактусы начали пропадать из вида, освобождая место одиноким пальмам. (Ну вот, это отдалённо напоминает мои прежние представления об Африке). Со временем и пальм становилось всё меньше и меньше, а открывающиеся перед взором пейзажи напоминали скорее фантастические картины художников-минималистов. Но вот и эти одинокие безлиственные деревья остались позади, уступая место нескончаемой степи.
От однообразия картины, монотонного укачивания и приятной прохлады кондиционера, глаза вновь стали закрываться, а сердце наполнялось новыми сомнениями: туда ли я еду? Здесь ли я должна быть? Встречу ли Того, Кто позвал в этот пустынный край. В голове родилась мысль, сердце забилось сильнее. Где же блокнот…
Гостиница в центре Африки встретила нас цветущими оазисами и прохладой кондиционеров. Бассейн манил своими голубыми водами. Побросав вещи в номера, мы все кинулись в эту живительную прохладу. Но как же бассейн разнился с морем. Мертвая вода, заключённая в тиски голубого кафеля, источала стойкий запах хлорки. Полюбив море всем сердцем за этот месяц, плавать в искусственном замкнутом пространстве было просто предательством и я поспешила поскорее покинуть это место, наслаждаясь душем, который, в отличие от общежитской холодной струйки, обдавал сильным напором горячей воды, снимающей усталость.
Как же я встречусь с доктором Мустафой, если мы не договорились ни о месте встречи, ни о времени, - думала я, выходя из номера.
На прохладной террасе, уставленной восточными диванчиками, сидел доктор Мустафа и радостно улыбался мне, приглашая присесть рядом. Не знаю, как я выглядела в его глазах, но сразу начала рассказывать о том, что так волновало меня, зачитывая отрывки из стихов о берберах, о Льве Пустыни, который позвал меня сюда, о рунах. Мустафа удивлялся совпадению прочитанного мной и рассказанного им о берберах. Символ льва вообще считается одним из сильнейших на Востоке. (Вспомним хотя бы, что пророка Мухаммеда называли львом). Я спрашивала его про символ орлицы, который, как оказалось, почетаем в некоторых берберских племенах. А берберский алфавит действительно некоторые называют рунами. Казалось, что мы говорили на одном языке. Мустафа рассказывая о необычных случаях из своей жизни. В завершении разговора я спросила о том, как же мне найти своего Льва Пустыни? Он подумал и сказал: просто жди. Так же он сказал, что недалеко от нашего Мартиля живёт знаменитый суфий. Я конечно же просила Мустафу организовать нам встречу, но он сомневался, а потом сказал, что узнает всё и даст ответ позже. Расставаясь, я подарила ему свою брошюрку с ещё неопубликованными стихами под названием «Зов пустыни». Полная надежд на Чудо, я отправилась к себе в номер, мечтая о Встрече…
Утром наше путешествие продолжилось и вот — мы подъезжаем к Фесу. Это самый влажный район Магриба. Сам город назван в честь мотыги, подаренной Идрису I (кстати, потомку пророка Мухаммеда), которой он очертил границы города, расположенного в ущелье двух гор: Рифа и Атласа. Фес насчитывает четыре тысячи улочек, по которым может провести только коренной житель. А потому к нам подсел ещё один экскурсовод, семидесяти восьмилетний летний житель Феса, перенёсший две клинические смерти, но выглядевший вполне здоровым и радостным.
Автобус вёз нас в гору на панорамный вид, к башне, построенной в VIII-IХвв. Уже упоминавшимся Идрисом I. Вид с башни открывался просто удивительный. Огромное количество маленьких домиков в ущелье двух гор, разделённые каменной стеной на старый и новый город. Если честно, я так и не поняла, почему новый город назван новым, так как здесь нет ни одного современного дома. Просто одна часть была построена более древней династией, а другая – последующими (если я правильно поняла нашего гида).
Доктор Мустафа рассказывал что-то о башне, говорил о том, что фесская нация – смесь андалусов, принесших мастерство; берберов, отличающихся терпением; евреев, славившихся остроумием и хитростью и арабов, но дальше я уже не могла его слушать. Древние стены манили меня. От них слышался ритмичный бой барабанов. Я прислонилась к стене и слушая, внутренне пританцовывая. Этот звук напоминал шаманские барабаны… Да, вокруг танцевали воины, а в центре седой старец бил в большой барабан.
Постой! Ты прикоснулась к Чуду,
Звучит древнейшая стена,
Тамтамы бьют и барабаны,
Берберский ритм вкусить должна
Пред тем, ступить как в их владения,
Пред встречей, что дана в веках.
Постой! Ты прикоснулась к чуду,
Звучанье слышать дал Аллах.
По дороге в автобус я рассказала Мустафе об услышанном. Он, ни сколько не удивляясь, сказал: тут должен звучать ещё и струнный инструмент, типа вашей скрипки. Признаюсь, скрипки я не слышала…
Перед нами раскрыла свои узкие улочки старая медина, причём настолько узкие, что в некоторых местах достаточно упитанный человек вряд ли сможет пройти. Крыши домов противоположных улиц практически соприкасались, но при этом по обеим сторонам сидели торговцы, и прямо на крылечках своих домов предлагали товар прохожим.
– Почему же здесь такие узкие улицы, – спрашивали мы нашего гида, на что он с радостным прищуром задал нам ответный вопрос:
– А вы как думаете?
– Возможно, чтобы было не так жарко, – предположили мы, так как от домов падала тень, и улочки оказывались укрыты от палящего африканского солнца.
– В этом тоже есть доля истины, – ответил Мустафа, – но ответ нужно искать глубже. Во время военных набегов узкие улочки не позволяли противнику прорываться большими отрядами и их было легко остановить, бросая с крыш камни и поливая кипящим маслом.
– Наверное в этом районе живут очень бедные люди? – предположили мы, так как вид улочек был просто удручающим. Стены были настолько обшарпаны, что и прикасаться к ним было страшно. По улочкам то и дело сновали торговцы с тележками, и тогда нам приходилось прижиматься к самым стенам. А иногда проезжали торговцы и с груженными товаром осликами, оставляющими после себя продукты жизнедеятельности, издающие непередаваемый аромат, а потому Мустафа то и дело говорил: аккуратнее, смотрите под ноги…
– Вы ошибаетесь, – отвечал наш гид. Это далеко не бедные улицы. На Востоке никогда внешнее не отражает внутреннюю суть. Это так же как человек. Не всегда же он внешне выглядит так, какой есть внутри. Но берберы отличаются способностью видеть людей насквозь, – заключил Мустафа, бросив на меня быстрый взгляд своих обжигающе чёрных глаз, продолжая:
– Посмотрите, вдоль всей улицы на стенах на одном и том же расстоянии вбиты гвозди с большими шляпками. Как вы думаете, для чего они? (мы только плечами повели; может для красоты?). По этим отметинам слепой человек может беспрепятственно добраться до мечети.
– До мечети? Да где же она? Кроме стен, объединяющих все дома в один узкий коридор и редких маленьких дверей здесь вообще ничего нет!
– Я же вам уже сказал! Никогда внешний вид не отражает внутреннее содержание, – гордо произнёс Мустафа, рядом с которым всё время был улыбающийся фесский проводник.
Мы остановились около огромных деревянных тёмных ворот. Они открылись и… перед нами предстал настоящий райский дворец. Это была мечеть, она же медресе – школа, где в древности обучали астрономии, каллиграфии, чтению Корана и другим восточным премудростям. Моё сердце замерло, так как я попала в настоящую сказку, в которой словно ожили кадры арабской трилогии «Баба Азиз», что я смотрела прямо перед отъездом. Передо мной предстал огромный вымощенный искусными восточными изразцами зал, посредине которого находилась большая чаша с чистейшей водой, а вместо потолка было Небо! С каждой стороны этой огромной залы были такие же большие, но устланные коврами комнаты для моления, отделённые резными деревянными решеточками, из-за которых за нами наблюдали люди в белых одеждах….
Я подошла к стене, медленно опустилась на корточки и закрыла глаза, испытывая состояние нереальной реальности, в которой два мира сливались в одно. На душе было тихо и светло. Открыв глаза, я увидела, что прямо навстречу мне идёт чёрный голубь. Сердце замерло… Мы не сводили друг с друга глаз. Он сделал ещё несколько шагов. Люди в белых одеждах стали выглядывать из-за своих резных ограждений, наблюдая за нашим общением. Тут я испытала неимоверное желание закружиться в танце дервишей возле чаши с водой. Сделав несколько робких вращений, я села у чаши. Голубя больше не было видно… Как же не хотелось уходить. Но наступало время молитвы и нас попросили покинуть эту райскую обитель.
Мы вновь шли по узким улочкам. Но вот наш фесский проводник начал зазывать нас в неимоверно узкий проход в стене. Мустафа подбадривал. Мне бы наверное и в голову не пришло зайти туда, где по витиеватой лестнице приходилось практически протискиваться между стен. Пройдя пару таких пролётов, мы оказались, как мне вначале показалось, в чьей-то квартире, но как выяснилось позже, это было ткацкое производство, а вернее кооператив по продаже берберских ковров. Все стены и полы были устланы восточными коврами, а по периметру огромной комнаты стояли скамейки. Нам предложили сесть и принесли чай с мятой. Как же было приятно выпить горячего чая в прохладном помещении, напоминающем восточную сказку. В это время мужчина в синем тюрбане раскатывал один за другим ковры, что-то бормоча, а Мустафа комментировал происходящее. Оказывается, существует два вида шерсти: живая и мёртвая. Живая – это шерсть, состриженная с живого животного, мёртвая – наоборот. Ковры из мёртвой шерсти никогда не заносятся в жилые помещения. Такова традиция. Женщина-берберка должна за свою жизнь соткать как минимум три ковра. По качеству ковра можно определить состояние Марокканца. Однако всегда следует помнить, что внешний вид никогда не отражает внутреннее содержание.
Мои мысли вновь понеслись куда-то вдаль, я достала блокнот и записала:
Тебе ль не знать? Ткала сама ни раз,
И в ризнице восточной ты сидела,
Тебе ль не знать? Молитва – есть рассказ,
Который сердцем многократно пела.
Встречала путников, слагая рубаи,
Читая песнь на языке берберов,
Настало время связь восстановить,
Настало время вспомнить эту эру…
Спустившись по той же витиеватой узкой лестнице, мы вновь оказались на улочках Феса. Постепенно становилось понятнее и понятнее, что внешнее – это лишь неимоверно малая часть того, что скрывается внутри. Так вот он какой, Восток! Теперь, смотря на эти обветшавшие стены, оставалось только догадываться, что там, за ними…
Как говорил Мустафа, мы проходили самые дорогие районы Феса – еврейские кварталы. В Марокко всегда были хорошие отношения между берберами, арабами и евреями. Исстари султан крепил мир, получая налоги с каждой из сторон. Происходило смешение культур, что было особенно заметно в ювелирных украшениях, где встречаются берберские, еврейские и арабские мотивы. Заходя на производство медной посуды, это сразу бросалось в глаза. (Замечу, что попали мы туда так же, как и в кооператив по производству ковров, по очень узким проходам в стене). Среди причудливых арабских орнаментов можно было встретить тарелки с иудейской символикой. Восточная роскошь просто поражала. Прямо в магазине мастер творил своё очередное чудо, стуча маленьким молоточком по медной заготовке. Из-под столь незатейливого инструмента выходили удивительные восточные орнаменты.
Магазин больше напоминал музей прикладного искусства, где каждая вещичка была уникальна, и разглядывать её можно было часами. Шкатулки, статуэтки, чайники, тарелки, украшения… Всё было настолько необычно, что просто замирало дыхание. Особенно поражали изделия, инкрустированные верблюжьей костью (кость по-арабски звучит: адам). Они словно дышали, они реально были живыми. Казалось, что дух верблюда, высоко почитаемого арабами, продолжал жить в этих изделиях, придавая им силу и мощь.
Обходя всю эту роскошь, я непроизвольно делала пассы руками возле изделий из адама. Продавец (он же мастер) ходил следом и радовался, когда я останавливалась у той или иной вещички. Было видно, что он очень любил каждое своё детище. Заметя, что мне нравятся изделия с адомом, он уже сам тащил меня к новым и новым безделушкам. Правда цены здесь были запредельными. Например тарелка, инкрустированная адамом стоила больше двух тысяч дирхам, что на наши деньги – около восьми тысяч. Моё внимание привлекла статуэтка льва. Вот он – Лев Пустыни, - подумала я, сказав это по-арабски: асада сахрийя. Мастер-продавец обрадовался ещё больше и, утвердительно кивая, повторил: асада сахрия. Конечно, он преследовал свои цели, желая продать товар, но я видела в этом не вещь, которую можно было купить, а Знак, указывающий на правильное направление движения.
Взбираясь по очередному узкому проходу в стенах, мы оказались у входа в очередное предприятие, и судя по запаху, это было кожевенное производство. Человек, сидящий у входа, раздавал всем веточки мяты. Мы вежливо благодарили его, но ещё не догадывались, для чего она нам нужна. Однако, проходя многочисленные залы, увешанные кожаными вещами, углубляясь всё дальше и дальше за нашим гидом, мы все начали инстинктивно нюхать наши веточки. И вот, неожиданно для всех, мы оказались на огромном балконе, откуда открывался вид на огромные ёмкости с красителями для кожи, и признаюсь вам, запах просто валил с ног. Мы начали судорожно тереть листочки мяты, нюхая их вместо нашатыря. Находиться долго здесь было просто невозможно, а потому, сделав несколько снимков, мы вернулись к кожаной утвари, подолгу торгуясь с несговорчивыми продавцами.
Следующая витиеватая лестница, находящаяся в узком проходе между стенами, привела нас на производство тканей, где за станками, которые можно увидеть только в старинных фильмах, работали мужчины и явно гордились этим. Тут же продавались готовые ткани и изделия из них. Ну что ж, - подумала я, - видно пришла пора подобрать себе синюю берберскую рубаху и конечно же синий платок. Мысленно я уже представляла себе встречу со Львом Пустыни в одеждах цвета племени тауреков, расплачиваясь за товар, который опять же был для меня не просто одеждой, а символом, знаком приближающейся Встречи…
